Екатерина Мечетина: «Звукозапись очень сильно повлияла на качество концертного исполнения»

1 апреля на сайте http://sound-pure.com появится лонг-лист допущенных к участию авторов произведений, исполнителей, изготовителей фонограмм, издателей и других обладателей исключительных прав на аудиозапись. В международном жюри Премии выдающиеся музыканты, звукорежиссёры, музыкальные критики, деятели культуры, теле- и радиоведущие. Член жюри, пианистка, педагог, заслуженная артистка России Екатерина Мечетина в интервью журналисту радио «Орфей» Андрею Ноздреватых рассказала о значении звукозаписи в жизни музыканта, особенностях работы во время студийной записи и о том, как звукозапись влияет на качество концертного исполнения.

А. Ноздреватых: Екатерина Васильевна, какую роль звукозапись играет в жизни музыканта?

Е. Мечетина: Что начинает происходить с музыкантом, который приходит в студию? Он начинает себя как бы слышать со стороны. Когда он после первого дубля зайдёт в аппаратную, у него даже может поменяться представление о том, что именно выходит из под его рук. Он начинает быть сам себе и режиссёром, и педагогом, и даже немного звукорежиссёром, хотя для этого есть прекрасно обученные люди с гениальными ушами. То есть это единственная возможность для музыканта самому услышать себя со стороны, потому что, находясь на сцене, мы этого сделать не можем, а с помощью звукозаписи можем. Я считаю, что для музыканта по степени воздействия, звукозапись — самое сильное средство для самосовершенствования. Вслед за ней идёт педагогика, но там мы уже учимся на ошибках других.

А. Ноздреватых: Звукозапись — это ведь ансамблевая работа. Как вы распределяете партии?

Е. Мечетина: Во-первых, звукорежиссёр не только следит по нотам, верный ли текст играет наш музыкант. Потому что мы же не роботы, можем допускать какие-то ошибки; мы можем не всегда сами успевать услышать, что происходит у нас за инструментом. И контроль — одна из главных задач звукорежиссёра. Но это поверхностный взгляд. Всё гораздо глубже. Звукорежиссёр расставляет микрофоны. Это невидимая всему остальному миру часть работы, но она важнейшая. С помощью тонких ушей звукорежиссёра можно изменять акустику в студии: превратить её в концертный зал или оставить звучание камерным. Технические средства предлагают огромное количество таких вариантов. Звукорежиссёр — это, как правило, прекрасный музыкант. Я, например, своему звукорежиссёру-партнёру всегда даю свободу, даю право даже подсказывать мне какие-то концептуальные вещи. Я буду только очень благодарна моему звукорежиссёру, если он мне скажет: «А давайте здесь фразу попробуем провести несколько длиннее, чем это у вас получилось в предыдущем дубле». Это безусловное сотворчество. Ещё есть такой важнейший человек — монтажёр. Но это уже следующий этап работы, тоже очень интересный.

А. Ноздреватых: А вы записываете диски с одним и тем же звукорежиссёром?

Е. Мечетина: Да. Последние годы с Геннадием Папиным.

А. Ноздреватых: От концертного исполнения звукозапись отличается ещё и тем, что нередко её делают частями. Как вам удаётся сохранить целостность музыкального произведения в этом случае?

Е. Мечетина: Для этого тоже важен звукорежиссёр, который ставит пометки в нотах. После записи они все испещрены значками. Например, «7+» — это означает, что седьмой дубль в конкретном данном месте получился очень удачным, и его потом нужно будет вклеить поверх основного большого дубля, записанного целиком. Насколько я знаю, есть разные методы звукозаписи, но мы, в основном, пользуемся тем, который профессионалы называют «ледокол». Сначала пишут 2-3 больших дубля целиком, а потом к ним уже дописывают то же самое произведение, только маленькими кусочками. Где-то эти заплатки идут поверх основного дубля, а где-то произведение буквально собрано из отдельных кусочков.

Студийная звукозапись — это тот самый продукт, который музыкант видит как идеальный. Ну а в концертном исполнении, конечно, есть та самая «капля живой крови», которую, впрочем, мы стараемся во время звукозаписи тоже по возможности воспроизвести. Тем не менее «дыхание зала», присутствие слушателей, конечно, оказывают влияние. Поэтому для меня равнозначны по ценности и концертная, и студийная записи. Просто это разные вещи.

А. Ноздреватых: А у вас есть любимые записи — те, которые вы слушаете и переслушиваете?

Е. Мечетина: Свои собственные?

А. Ноздреватых: В том числе.

Е. Мечетина: Свои собственные аудиозаписи — это уже как родившийся человек. Он отделяется от родившей его мамы, начинает жить своей собственной жизнью. И это ужасно интересно наблюдать. Как правило, довольно сложно слушать записи, когда они только увидели свет, потому что всё время кажется, что здесь вот ещё что-то можно было подправить. Но если я слушаю запись, например, десятилетней давности или более того, у меня возникает ностальгически-завистливое чувство, что, наверное, сейчас я бы так уже не сыграла — в том смысле, что тогда было гораздо лучше, было больше вдохновения. Конечно, это наши собственные иллюзии, связанные с тем, что мы свой собственный голос внутри слышим совсем не так, как его слышите вы. И тут такие же психологические механизмы вступают в игру. Но наблюдать за этим невероятно интересно. Конечно, для досуга я свои записи не слушаю, но иногда они мне попадаются по разным поводам.

А что касается записей других исполнителей, то у меня есть «кирпичик» из 10 дисков Сергея Васильевича Рахманинова, который я купила, когда мне было лет 14 ещё. И с тех пор обращаюсь к нему время от времени и понимаю, что есть вещи, которые не устаревают. Этот сборник значит для меня то же самое, что для верующих людей Священное Писание.

А. Ноздреватых: В мире эстрады исполнители популярной музыки зачастую записывают альбомы, чтобы собирать публику на концертах. А как обстоит дело в академической музыке?

Е. Мечетина: Конечно, никакого дохода записи не приносят. По крайней мере, я ни разу не ощутила, чтобы записи давали мне возможность прожить благодаря их существованию, в отличие от концертов. Но мы относимся к записи, как к фиксации своих достижений. В результате это то единственное, что от музыканта останется, когда уже его и самого не будет. Мы же не композиторы. Они более счастливые люди — их творчество не зависит от течения времени, оно фиксируется в веках, и, если композитор хороший, остаётся в руках всё новых и новых поколений музыкантов. В случае с исполнителями это не так. Только видео и аудиозаписи способны сохранить то, чем дышал исполнитель, чем он жил, каким он был. Поэтому аудиозапись — это наша ответственность перед продлением своих же лет на земле, своего рода бессмертием. Основной источник дохода исполнителя — концерты.

Более того, есть ещё один кризисный момент. Звукозаписи уже более ста лет. Конечно, качество изменилось очень сильно. Но старые мастера зафиксированы на плёнках — тот же Сергей Васильевич и другие выдающиеся музыканты прошлого. Но я знаю, что меломаны скорее купят запись кого-то из великих прошлых лет, чем диск свежего лауреата любого из конкурсов. Проверенное имеет больший успех. Конечно, молодым всегда тяжелее.

Звукозапись очень сильно повлияла на качество концертного исполнения. С тех пор как звукозапись плотно вошла в нашу жизнь, резко возросла «стерильность» технического воплощения исполнителем на сцене. Если раньше музыканту была дозволена некоторая техническая «небрежность», то сейчас и конкурсы, и звукозапись повышают требования к концертному исполнению — люди в зале хотят слышать то же качество, что они слышат и на дисках, поэтому нам приходится держаться самых высоких стандартов. Такой вот парадокс нас обязывающий.